Waking the Bear

СТАРЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ.

Отношения человечества с медведями глубоко укоренились в далеком прошлом. В начале XX века неточное толкование археологических находок привело к формированию представления о неандертальском «культе», поклонении пещерному медведю (Ursus spelaeus).  С того времени исследование проблемы продвинулось настолько, что можно было бы отбросить идею подобного «культа». Но сложности интерпретации аномальных данных, особенно таких, как обрядовое поведение, остаются совершенно реальными, даже в случаях, представляющихся очевидными. Например, такой драматический факт, как одиночный череп пещерного медведя, помещенный наверху каменного пьедестала в пещере Шове, был истолкован одним исследователем как вероятная детская игра ¹. В Европе как на пещерных медведей (Ursus spelaeus), так и на бурых медведей (Ursus arctos) охотились, свежевали и разделывали этих животных еще 25-40000 лет назад  ², в то время, как находки медвежьих когтей и клыков, а также покрывание медвежьих костей красной охрой ³ указывают на то, что они обладали символическим значением. В Сибири присутствие медвежьих бакулюмов с медвежьими когтями в некоторых захоронениях у оз. Байкал свидетельствуют о том, что к 8000 году д. н. э. медведи уже стали значимыми символами плодородия ⁴ . Вырезанные фигурки медведей того же времени были найдены в Мальте и Бурети  ⁵ в Евразии, а несколько позже появляются некоторые североамериканские аналоги ⁶.

НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТИ

С классического периода европейская цивилизация утверждала, что люди исключительны: они не только отличаются от других животных, но и превосходят их. Коренные народы, в основном, воспринимали людей как разновидность  личностей среди прочих других; другие существа могли быть личностями, только не-человеческими. Они  верили что у нечеловеческих  личностей  были социальные отношения, общение, интересы, мотивация, воспоминания и истории,  как и у человеческих личностей. Это толкование основывается на традиции наблюдения взаимоотношений, которые определяют и наблюдателя, и наблюдаемого с помощью того, что называют «реляционной онтологией». ⁹ Подобное мировоззрение отвергает «человеческую исключительность», в которой Человек отделен и возвышается над Природой, которую он изучает и использует. Наоборот, истории о происхождении у коренных народов отвергают подобную человеческую исключительность. Все это влечет за собой важные последствия для понимания того, что не только люди, но медведи и другие нечеловеческие личности обладают и субъективностью, и интересами.

На резьбе, сделанной мастером народа Хайда Чарльзом Эденшау, вместе с Матерью-медведицей изображены ее двое детей: один - в образе человека, другой в - образе медведя. Одним из  последствий является то, что к медведям часто обращаются как к родственникам, называя их «дедом» или «братом». Это с легкостью можно неправильно истолковать как просто уважительное обращение, когда на самом деле родство почти всегда подразумевает массу взаимных обязательств. Кроме того, если люди и медведи – родня, то люди вовлечены и обязаны участвовать в этих взаимоотношениях, которые связывают их родством с медведем. В подобных историях партнерам медведя или их детям часто объясняется, как надлежащим образом с медведями взаимодействовать. 

КУЛЬТУРНЫЕ КЛЮЧЕВЫЕ ВИДЫ

Культурные ключевые виды были по-разному определены как «виды, чье существование и символическое значение необходимы для постоянной стабильности  культурной группы» ¹⁵, или, еще лучше , «культурно важные виды, которые во многом формируют культурную идентичность народа, что отмечается в фундаментальной роли этих видов в его питании, медицине и/или духовных практиках». ¹⁶ Медведи настолько важны для культурной идентичности некоторых общин, что ими были приняты определенные запретительные меры  на медвежью охоту в их землях. Другие группы воспринимают культурную значимость медведей, сохраняя предание о родовых предках или через обрядовое поклонение. Гарибальди и Тёрнер предполагают, что культурный ключевой вид – будь это растение, рыба, птица или животное  определяется через его значение для тех  ролей, которые он играет  в общине, хотя они и могут иметь сезонные различия, или же среди малых групп, например, кланов в этой общине. Они считают, что относительную важность вида можно определить при помощи шести критериев:

1. Частота, вид и многообразие использования.
2. Наименование и терминология в языке, включая использование сезонных или фенологических указателей, названий месяцев или сезонов, топонимы.
3. Роль в нарративах, обрядах или символизме.
4. Устойчивость и память использования в связи с  культурными переменами.
5. Уровень уникального положения в культуре.
6. Возможности пополнения запасов за пределами  территории обитания. 

Исторически мир коренных народов везде отмечен присутствием медведей: на одежде, типи, щитах, на родовых гербах и в личных именах, даже в ландшафте. «Башня Дьявола», остаток древнего вулкана, возвышающийся на сотни метров над окружающими землями, является одним из многих примеров элементов ландшафта, имеющих культурное значение для коренных народов Северной Америки, потому что Медведь оставил след на облике мира. ¹⁷ Хотя прошлые исследования и отмечали культурное значение медведей для некоторых народов, существует мало сведений о том, как медведи, будучи видом высокой культурной значимости, сейчас функционируют среди различных северных народов, как «важный символ ... чрезвычайно подходящий для определения категорий концептуального опыта», или как медвежьи праздники служат руководством для «определенной культурной стратегии, имеющей эффективное направление» ¹⁸. Может ли медвежья обрядовость адаптироваться к резко меняющейся социальной и физической окружающей среде, чтобы продолжать быть средством управления культурой?

ЛИЧНЫЕ РАССКАЗЫ

Ханты Югана

Записано со слов ПВК, в его поселении на реке Большой Юган, Сибирь, Россия, 1995]

1) Для нас [хантов], по нашим обычаям, медведь считается самой важной персоной, поэтому, где бы ты ни был, дома или еще где-либо, если ты будешь говорить о Медведе, то он тебя всегда услышит. Как бы ты его не назвал или оскорбил, - он тебя услышит. Он услышит и добрые слова, и ругань он услышит. Однажды человек взял и обидел медведя, чтобы вызвать его на встречу и бой с ним. Много времени прошло. Уже летом, потому что летом идет охота на крупных животных - на оленя, лося, медведя, - он и его напарник гребли в лодках-долблёнках, и напарник его не знал, что мужик медведя оскорбил. Он его обругал, чтобы вызвать стычку, увидеть, кто победит. И он сказал один раз своему напарнику: “Пока мы здесь бродим, ночи проводим здесь, если чего случится - кричи, что есть мочи”. И они легли спать к ночи, рядом с водой у берега. И тот парень, который медведя обругал, он лег дальше от воды, чем его напарник; они всегда так спали. Так они на ночь и устроились.

Вот его напарник услышал - вода плещет где-то сверху. Он открывает глаза. Стоит медведь, воду в лапах держит, хочет вылить ее на обидчика, чтобы его разбудить. Медведь, видите ли, по нашему обычаю не может трогать спящего. Ну, напарник закричал. Медведь убежал недалеко. У этих мужиков все было лежало готовым в долблёнках. Может в одной, а может в обоих. Долблёнки всегда были для них готовы. Там были стрелы, луки в этих долблёнках. Вот они запрыгнули в долблёнки и от берега отошли. А медведь убежал недалече и стоит там. Наверняка, опять подойти хочет. Они стреляли в него из луков стрелами. Так они убили его.

2) Этот рассказ я слышал от некоторых людей: кто-то поймал здесь медвежонка, да вырастил. Зимой он шел охотиться и брал с собой этого медведя. Он уходил в дремучий лес с маленькими санками, и медведь их тащил. Когда они только на ночь останавливались или пожить, медведь им дерево приносил. В то время люди не жили в палатках, а просто снаружи, рядом с костром. Они раскладывали что-нибудь на земле и жили так. С одной стороны костер, а с другой что-нибудь натянуто, чтобы ветер сзади не продувал. Так они и жили.

Как-то раз шатун [медведь, который не уходит в спячку, или который просыпается рано и голоден] к ним пришел. Сначала они его не заметили, но медведь, сидящий рядом с костром, напрягся, ногами в землю уперся, шерсть его встала дыбом. Он (охотник) спросил: “С тобой не так что-то? Ты плохо себя чувствуешь?” Медведь к нему повернулся и успокоился. Шерсть его улеглась, и он к охотнику приласкался. Затем он вновь сел напротив. Позже вечером, а может ночью, его медведь вскочил, и тот второй медведь там был, и они боролись. Видимо шатун до них добрался. Охотник схватил свое копье, да подбежал к ним. Там они дерутся. Он звал своего медведя Куколка. “Куколка,” - спрашивает он, - “ты сверху или снизу?” Он знает, что один снизу, а другой сверху. Они оба рухнули, и тот, его Куколка, простонал снизу. Тогда он взял и убил того что сверху своим копьем. Кто знает, долго или быстро [он умирал]. Наверное, недолго.

Его медведь почему-то загрустил. Они как-то понимали друг друга. И его хозяин каким-то образом понял, как он [медведь] себя почувствовал: он [медведь] должен был уйти. “Если тебе надо, уходи”. Не дозволено им долго жить вместе. Некоторое время, три или четыре года, они вместе провели. Он уже вырос и покрупнел. И хозяин надел кольцо на самый маленький коготь его медведя.

Следующим летом, или когда-либо еще, я не знаю, они вновь встретились летом. Он встретил медведя. Он, по всей видимости, ждал своего хозяина, и почему-то показал свою лапу. Они подошли друг к другу. У него было это кольцо. Его шерсть отросла. Хозяин спилил ему кольцо, и они вновь разошлись. Возможно, он ему другое кольцо надел, чуть побольше. Позже этот медведь убит был на Малом Югане.

Ханты Тром-Агана.

Записано со слов СВК, в селе Русскинские, Сибирь, Россия, 2019

Я их не трогаю [медведей]. Но если медведь меня тронет, то и я его трону. Этот один медведь за три года множество оленей перебил. Множество оленей. Он их и ел, и просто так убивал. Сначала это был только один медведь, потом стало двое, а в итоге шестеро медведей оказалось. Они шли попарно, двое за двумя, мужского и женского пола, три разные пары, не все шестеро сразу. Я начал тогда бегать туда-сюда, кричал: “Выходи, покажись!”, и они понимали, даже мой мат (ругань). Я кричал на него, чтобы он не прятался, а себя показал. Он моих оленей убил.

И двое из них показались, самые крупные. Да, я их завалил. Первый, которого я пристрелил, уже ранен был. [Обращаясь к медведю] если ты уже был ранен [мною], ты должен был мне показать, что кровь уже пошла, я бы тогда к тебе не побежал. Если кровь течет, то ты уйти можешь, но если крови нет, то стой, где стоишь. Но он поднялся, показал себя. Я трижды стрельнул. Первый раз в дерево попал, второй раз в медведя, но я позволил ему уйти. Второй поднимался, и я прямо к нему побежал, поднял ружье и стрельнул в него. Под конец первый медведь [раненый который] развернулся и медленно отходить стал, и я спросил его: “Ты чего уходишь? Подожди меня”, и медведь остановился ненадолго, но он уставшим был и двинулся дальше, там был лес и я его потерял. [Должен был остаться на месте медведь, убивший оленя?] Да, он должен был даже встать и постоять немного, но он потом ушел. У нас было тогда голов 60, медведи 30 забрали.

Когда медведи впервые столько оленей убили, я их ругать стал: “Нечего их губить”, сказал я им, - “Знаете, что я с вами сделаю? У вас есть Отец. Я с Отцом вашим поговорю [Торум]. Я прихватил семь метров ткани, и где я их нашел, там привязал ткань, и тогда сказал отцу медведей: “Ты наказать должен своих сынов и дочерей. Если они нападают на моих оленей, то они их должны полностью съедать, а мне кость только одну оставить”. И теперь, когда медведи ловят оленей, они от них оставляют только маленькие кости.

Такие медведи, действительно, безобразничают. Иногда есть такие медведи, которые просто гоняются за оленями. Бывает, что детеныши бродят, а медведь их гоняет. Справа и слева детеныши, но он только за взрослым оленем гонится, и мы думали, что он им интересуется, но он только бил оленя, не убивал, только гонялся за ним [забавы ради]. Но когда они сами [оленеводы] пошли закласть того оленя, медведь перестал за ним гоняться. Почему-то он их не ловит, не убивает и ест, но просто гоняет. Они убили его. Есть такие медведи, которые просто гоняются за оленями, но не ловят. Когда оленевод выходит, медведь прячется, и его не найдешь.

В итоге они его изображение сделали [куклу] с помощью медвежьей головы с кожей и лапами, обернутыми тканью. Ей можно вопросы задавать, и ее держат на полке. И если у тебя есть такая вещь, то ты можешь ее спросить: “Почему твой брат или сестра к нам ходит, за оленями гоняется?” И ответ такой: “В том или другом доме парень живет, и он отправил медведя творить это”. Чтобы это остановить, необязательно подарок дарить медвежьей голове; мне достаточно знать, кто виновник.

Как опасность минует, она [кукла] может сколь тебе угодно оставаться на полке.

ТЕКСТЫ ИСТОРИЙ ПРОИСХОЖДЕНИЯ

ЖЕНА МЕДВЕДЯ (Саамы)

Изначально записано в XVII веке Йоханнесом Шефферусом и опубликовано Фьельстромом в Стокгольме в 1755 году. Переведено со шведского на английский и опубликовано К.М. Эдсманом в 1956 году. История медвежьей жены в скандинавской традиции . Ethnos, 21(1-2), стр.36-56.

"У трех братьев была одна сестра, которую они так ненавидели, что ей пришлось укрыться в лесных дебрях. Утомленная, она наткнулась на медвежью берлогу, куда она забралась, чтобы передохнуть. Медведь заглядывает в берлогу и, ближе познакомившись, он женится на ней, и она ему рожает сына. Когда медведь становится старым, а сын его подрастает, рассказывают, что медведь объявил своей жене о том, возраст не позволяет ему жить дальше, и потому он хочет с первым осенним снегом выбраться наружу, чтобы её три брата его загнали и убили. Хоть жена и пытается любым способом его разубедить, медведь не поддается и делает то, о чем говорил, чтобы братья могли его загнать, увидев его отпечатки лап. Затем медведь просит прикрепить к его лбу кусочек меди, потому что это отличит его от других медведей и так же позволит его сыну, который покинул его, отличить и не убить медведя. После тяжёлого снегопада трое братьев вместе идут убивать медведя, которого они до этого загнали. Затем медведь спрашивает свою жену, все ли трое братьев были одинаковы недоброжелательны к ней, и она отвечает, что её двое старших братьев всегда по отношению к ней вели себя хуже, чем младший, который был милосерднее. Когда братья приходят к берлоге, медведь выбегает наружу и нападает на старшего брата, кусает его и наносит тяжелые раны, после чего возвращается целый в берлогу. Когда приходит второй брат, медведь нападает на него так же и ранит, после чего возвращается к себе в в берлогу. После этого он наказывает своей жене обхватить его за пояс. Когда она исполняет, он выходит на задних лапах из берлоги, неся ее за собой. Там она говорит своему младшему брату, чтобы он застрелил медведя, что он и делает. Затем жена присаживается поодаль, закрывая лицо, так, будто она не может смотреть на то, как в медведя стрелют и снимают с него шкуру, но при этом она одним глазом подглядывает. Это история, лежащая в основе старого обычая, по которому ни одна женщина не может смотреть на медведя или на мужчин, разделывающих медведя, если у неё неприкрыто лицо, и она не смотрит через медное кольцо.

Когда три брата добивают медведя, и все его мясо сложено в котел для варки, приходит его сын, и братья говорят ему, что они пристрелили странного зверя, у которого на лбу был кусочек меди. Сын говорит, что тот меченный зверь был его отцом, и, поэтому, у него есть право разделить мяса медведя с ними на равных. Когда они продолжают ему отказывать, сын угрожает разбудить отца, после чего он берет палку и со словами «Вставай, мой отец! Вставай, мой отец!» начинает бить шкуру медведя. Затем мясо в котле начинает кипеть так сильно, будто готово вывалиться наружу, из-за чего братьям приходится дать сыну равную часть мяса. Считается, что это происхождение описанного далее обычая (если то, что описывает Шефферус происходит на самом деле): когда медведя убивают, охотники сразу вытаскивают его из берлоги и бьют его ветками или мягкими прутами. Отсюда идет поговорка: «бей медведя ветками». То, что охотники на медведя и их орудияя должны быть украшены медными цепочками и кольцами, ведет свое происхождение от кусочка меди, закрепленного у медведя на лбу.

Что касается обрядовой стороны, то считается, что женщину этому научил медведь, после чего она пересказала это ее братьям и объяснила, что обряд обязателен, если они хотят побеждать такого грозного зверя, как медведь: таким образом, впоследствии все передавалось лопарям как традиция, отчего они еще сильнее стремились сохранить и проводить подобные обряды, утвержденные самым медведем, ведь они верили, что сил у них не достанет, и медведь одолеет их и изранит, если они не смогут держаться правил старого обряда".

ПРОИСХОЖДЕНИЕ МЕДВЕДЯ (Манси)

Кратко изложено Светланой Поповой, знатоком культуры манси

Из текстов цикла «медвежьих песен» и из легенд мы узнаем о разных историях происхождения медведя/медведицы и соответствующем почитании их. Например, дочь верховного бога, Нуми Торума, нарушила запрет отца: не выходить за порог дома. Оказавшись снаружи, она спугнула стадо лошадей, которое убежало; она за ними погналась и упала в яму. Яма оказалась дырой в Небесном мире, через которую она увидела землю внизу. Полюбив земную красоту, увиденную с небес, она умоляла отца отпустить ее вниз, но она не пережила постигших ее там трудностей и стала медведем. В другом варианте медведь – это сын женщины Моснэй, которая вырастила его без отца. Сын, нарушив несколько запретов матери, превратился в медведя: «Сын этой женщины от матери своей убежал, от людей. Идя через кустарник черемухи, через дебри шиповника, он в медведя превратился»..

МЕДВЕЖЬЯ МАТЬ (Цимшианы/гитксаны)

Barbeau, M. 1946. Bear Mother The Journal of American Folklore, 59, pp. 1-12 [As summarized by Barbeau]

Пеесунт, член семьи Архтеех из Китванги, давным-давно собирала чернику на горе с двумя другими девушками из своего племени. Вместо того, чтобы петь как остальные, чтобы предупредить о своем приходе медведей, как она должна была сделать, она продолжала болтать и смеяться, собирая дикие плоды. Медведи под конец навострили уши и прислушались. «Почему она постоянно так болтает, словно насмехается над кем-то?» - спрашивали друг друга медведи. Может, она над ними насмехается? Поэтому они следили за ней из кустов и проследовали за ней по тропе, когда она набрала целую корзину ягод для стоянки. Одним вечером все три девушки, одна за другой, двинулись по тропе, сгибаясь под своими ношами, которые держались на их спинах на кожаных ремешках, закрепленных через лоб вокруг головы. Пеесунт, болтунья, шла последней на отдалении. Неожиданно она поскользнулась, чуть не упала и посмотрела под ноги. Затем, злобно засмеявшись, она ухмыльнулась: «Фу, Наеку-медведь-сирота! Уронил здесь свой помёт!». Она с таким же успехом могла сказать: «Вот ублюдок!». Ее кожаный ремешок порвался, и пока она пыталась его закрепить, сестры пошли дальше, оставив ее позади. Злобная, она не пела, как должна была, но только ругалась и стонала. Как стемнело, она услышала голоса в кустах позади ее, мужские голоса. Затем двое молодых парней, будто братья, подошли к ней и сказали: «Сестра, ты в беде, никто за тобой присмотреть не может. Пошли с нами, мы твои ягоды за тебя отнесем». Следуя за ними, она заметила, что они одеты в медвежьи накидки и что они ведут ее вверх по горе. Как стемнело, они пришли к большому дому у завала каменного и с ней вошли. Там вокруг костра сидели люди, все одетые в медвежьи накидки, и они все на нее смотрели. Белая мышь Цииц-Бабушка подошла к ней и потянула за накидку, которая теперь была покрыта седыми волосами как у медведя. И мышь пропищала: «Внучка, медведи завели тебя к себе в берлогу, теперь ты станешь одной из них, будешь им детей рожать». Услышав это, она испугалась, и еще более, когда к ней подошел гризли помоложе и сказал: «Будешь жить, если согласишься быть женой моею; если откажешься - умрешь».

После того, как она замуж вышла за племянника вождя Гризли, Пеесунт была вознесена среди медведей-духов на горе. Она родила близнецов, полулюдей-полумедведей. Ее братья в это время ее искали. Она увидела их, когда они стояли у подножия каменного завала, сжала комок снега в руке и пустила его вниз по склону. Братья так ее заметили, вскарабкались по склону и убили Медведя, но оставили в живых ее получеловеческих детей. Перед тем как умереть, муж- Медведь научил жену свою двум обрядовым песням, которые охотники должны были петь над его телом, чтобы точно удача им способствовала. Дети Пеесунт время от времени вели себя как медведи: они водили своих дядьев к медвежьим берлогам в горах и помогали им ставить их ловушки. С их помощью и с помощью протяжных песен, что они всегда пели над мертвыми медведями, семьи Тенемгьет, Хрпеелархае и Архтеех стали богатыми медвежьими охотниками. И приняли они Пойманного Медведя в качестве своей эмблемы.

МЕДВЕЖЬЯ ЖЕНА (Меномини)

Skinner, A. and J.V. Satterlee. 1915 FOLKLORE OF THE MENOMINI INDIANS. Anthropological Papers American Museum of
Natural History. Vol. XIII, pp. 381-383

Это история медведя и индейца стародавних времен. Этот мужчина женился на медведице, и ее имя было Авасиукьу. Когда он впервые ее встретил, она выглядела точь-в-точь как женщина, ее образ зверя для него был невидим. Он встретил ее на одной из своих прогулок,и она провела его до своего дома, который показался мужчине вигвамом, поэтому он зашел с ней и прожил там всю зиму. У пары скоро появился ребенок, но мать никогда не готовила, потому что когда они были голодны, в их берлоге появлялись маленькие котлы, наполненные едой. Причиной тому то, что когда индейская семья пирует или приносит на земле жертву подземным медведям, эта еда отправляется к ним и они едят вдоволь.

Братья и сестры мужчины не знали, что с ним произошло, и стали его искать. В один день рано весной жена-медведица сказала: «Твои братья сюда придут и нас найдут. Спрячь наших малых детей в стороне и сокрой. Ты же спрячься позади, а я буду стоять у входа в наше жилище, и может, они тебя не увидят. Когда они найдут меня, я выбегу и уйду от них. Я пойду кругом, чтобы они искали меня весь день, и я оторвусь от твоих братьев и их собак».

Тогда она подготовилась, заправив платье так, чтобы проще было бежать. «Ты знаешь, что нас сначала найдут собаки, как природой им заложено», - сказала она. Как она и ожидала, первым делом с утра у входа в берлогу залаяли собаки, привлекая внимание охотников. Братья были недалеко на снегоступах, и, услышав странный лай собак, они поняли, что что-то случилось. Они поторопились и вышли к входу в берлогу. Как только они подошли, медведица-жена выскочила и убежала. Охотники стрельнули в нее из луков, и одна стрела попала ей в плечо.

Авасиукьу, женщина-медведица, ускользнула от охотников, как она предсказала, и вечером вернулась к берлоге, пока все ее Ванамону’к, ее сводные братья, остались далеко позади. Так она вернулась к берлоге и своей семье, и когда весь снег растаял, они выбрались и пошли вместе домой к ее мужу. Она сделала так, чтобы родители и братья ее мужа воспринимали ее как обычную женщину, и с ходом времени они все больше и больше этому верили. Но в реальности природа ее была двойственной. Когда она жила у них дома, время от времени становилось ясно, кто она такая, потому что не всегда она могла скрыть свою медвежью натуру. Однажды, когда она плащ до бёдер сняла, оголившись частично, и виден был у нее на плече огромный шрам, - это рассмешило охотников и смутило их одновременно. Один из ее сводных братьев подошел поближе к ней и сказал: «Ох, какой у тебя шрам на плече серьезный. Откуда он такой? Будто ты еле-еле спаслась от кого-то». «Ох, постыдился бы ты», - ответила она, - «ведь я далеко позади тебя оставила, ты гнался за мной. Даже пес твой не догнал меня. Я обогнала тебя даже с раной».

Тогда охотники удивились и поразились тому, что она сказала, и поняли, кто им сводной сестрой приходится. Тогда и стало впервые известно, что те, кто испытывает страдания и голодают для обретения силы, обрести могут и способность жить хищными зверьми, как они захотят. Они могут разглядеть звериную природу в том, кто выглядит как человек. После эта женщина- медведица стала известна как Мат’китиньу, «Та, у кого шрам на плече» - женское имя, которое до сих пор встречается среди женщин медвежьих тотемов.

References

¹ Bahn, P.G., 2011. "Religion and Ritual in the Upper Palaeolithic", in The Oxford handbook of the archaeology of ritual and religion. Edited by Tim Insoll, pp.344-357. Oxford: Oxford University Press. 352,353
² Armand, D., 2006. Abri castanet (Dordogne, Grance): an aurignacian site with bear procurement. Bear exploitation in paleolithic time. Επιστημονική Επετηρίδα του Τμήματος Γεωλογίας (ΑΠΘ), 98, pp.263-268.; Münzel, S.C. and Conard, N.J., 2004. Cave bear hunting in the Hohle Fels, a cave site in the Ach Valley, Swabian Jura. Revue de Paléobiologie, 23(2), pp.877-885.
³ Germonpré, M. and Hämäläinen, R., 2007. Fossil bear bones in the Belgian Upper Paleolithic: the possibility of a proto bear-ceremonialism. Arctic Anthropology, 44(2), pp.1-30.
⁴ Losey, R.J., V. Bazaliiskii, A. Lieverse, A. Waters-Rist, K. Faccia, and A. Weber, 2013. The bear-able likeness of being: ursine remains at the Shamanka II cemetery, Lake Baikal, Siberia. Relational archaeologies: humans, animals, things, pp.65-96.
⁵ Morozov, A. V. 2010. On the problems of researching small art forms of the Neolithic-eneolithic epochs in Sibiri (on the example of analyzing bear images) [K probleme izucheniya iskusstva malykh form epokhi neolita-eneolita sibiri (na primere analize obraza medvediya)]. Vestnik arkeologii, antropologii i etnografii. 2.13:12-19; Vasil'evskii, R.S. and Okladnikov, A.P., 1990. Images of bears in the Neolithic art of northern Asia. Soviet Anthropology and Archeology 28(4): 81-90.
⁶ Koerper, H. and Farmer, M., 1987. A bear-shaped crescentic from northern San Diego County, California. Journal of California and Great Basin Anthropology 9: 282-288.
⁷ Hallowell, A.I. 1926. p. 156. 9 Berres, T.E., Stothers, D.M. and Mather, D., 2004. Bear imagery and ritual in northeast North America: an update and assessment of A. Irving Hallowell's work. Midcontinental Journal of Archaeology 29: 5-42.
⁸ Berres, T.E., Stothers, D.M. and Mather, D., 2004. Bear imagery and ritual in northeast North America: an update and assessment of A. Irving Hallowell's work. Midcontinental Journal of Archaeology 29: 5-42. Lapham, H. A. and (Editor), G. A. Waselkov, eds., 2020. Bears: Archaeological and Ethnohistorical Perspectives in Native Eastern North America (Florida Museum of Natural History: Ripley P. Bullen Series) Gainesville: University of Florida Press.
⁹ Willerslev, R., 2007. Soul hunters: hunting, animism, and personhood among the Siberian Yukaghirs. Berkeley: University of California Press.77, 116 ff.; T. Ingold. 2004. A circumpolar night's dream. In Figured worlds: Ontological obstacles in intercultural relations. Edited by J. R. Clammer, S. Poirier and E. Schwimmer, pp. 25-57. Toronto: University of Toronto Press; Hill, E., 2011. Animals as agents: Hunting ritual and relational ontologies in prehistoric Alaska and Chukotka. Cambridge Archaeological Journal 21: 407-426; Clark, D. A., and D. S. Slocombe. 2009. Respect for grizzly bear: an Aboriginal approach for co-existence and resilience. Ecology and Society 14(1): 42. [online] URL: http://www.ecologyandsociety.org/vol14/iss1/art42/
¹⁰ Janhunen, J., 2003. Tracing the bear myth in northeast Asia. Acta Slavica Iaponica, (20), pp.1-24.
¹¹ Barbeau, M., 1946. Bear mother. The Journal of American Folklore, 59(231), pp.1-12.
¹² Edsman, C.M., 1956. The story of the bear wife in nordic tradition. Ethnos, 21(1-2), pp.36-56.
¹³ Myers, G. and Russell, A., 2003. Human identity in relation to wild black bears: A natural-social ecology of subjective creatures. In Identity and the natural environment: The psychological significance of nature. Edited by S. Clayton and S. Opotow, pp.67-90. Cambridge, MA.: MIT Press
¹⁴ Nadasdy, P., 2003. Hunters and bureaucrats: power, knowledge, and aboriginal-state relations in the southwest Yukon. Vancouver: UBC Press.
¹⁵ Cristancho, S. and Vining, J., 2004. Culturally defined keystone species. Human Ecology Review, 11(2). P 155
¹⁶ Garibaldi, A. and Turner, N., 2004. Cultural keystone species: implications for ecological conservation and restoration. Ecology and society, 9(3):1. (Available at: http://www.ecologyandsociety.org/vol9/iss3/art1)
¹⁷ https://www.nps.gov/deto/learn/historyculture/first-stories.htm
¹⁸ Ortner, S.B., 1973. On Key Symbols. American anthropologist, 75(5), pp.1342.